Неточные совпадения
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня
морил голодом по целым дням… Чай такой
странный: воняет рыбой, а не чаем. За что ж я… Вот новость!
У него незаметно сложилось
странное впечатление: в России бесчисленно много лишних людей, которые не знают, что им делать, а может быть, не хотят ничего делать. Они сидят и лежат на пароходных пристанях, на станциях железных дорог, сидят на берегах рек и над
морем, как за столом, и все они чего-то ждут. А тех людей, разнообразным трудом которых он восхищался на Всероссийской выставке, тех не было видно.
Сегодня, 19-го, штиль вдруг превратился почти в шторм; сначала налетел от NO шквал, потом задул постоянный, свежий, а наконец и крепкий ветер, так что у марселей взяли четыре рифа. Качка сделалась какая-то
странная, диагональная, очень неприятная: и привычных к
морю немного укачало. Меня все-таки нет, но голова немного заболела, может быть, от этого. Вечером и ночью стало тише.
Между протоками, на одном из островов, заросших осиной, ольхой и тальниками, мы нашли какие-то
странные постройки, крытые травой. Я сразу узнал работу японцев. Это были хищнические рыбалки, совершенно незаметные как с суши, так и со стороны
моря. Один из таких шалашей мы использовали для себя.
Я принялся расспрашивать удэгейца об Имане и узнал, что в верхнем течении река имеет направление течения параллельно Сихотэ-Алиню, причем истоки ее находятся на высоте истоков Тютихе.
Странное явление! Вода сбегает с водораздела в каких-нибудь 60 км от
моря, течет на запад, совершает длинный кружной путь для того, чтобы в конце концов попасть в то же
море.
На меня этот вопль, соединивший всю толпу в одном порыве, широком, как
море, произвел прямо потрясающее впечатление. Мне казалось, что меня подхватило что-то и несет в вышине, баюкая и навевая
странные видения…
Те, с своей стороны, предложили Егору Егорычу, не пожелает ли он полечиться молоком; тот согласился, но через неделю же его постигнуло такое желудочное расстройство, что Сусанна Николаевна испугалась даже за жизнь мужа, а Терхов поскакал в Баден и привез оттуда настоящего врача, не специалиста, который, внимательно исследовав больного, объявил, что у Егора Егорыча чахотка и что если желают его поддержать, то предприняли бы морское путешествие, каковое, конечно, Марфины в сопровождении того же Терхова предприняли, начав его с Средиземного
моря; но когда корабль перешел в Атлантический океан, то вблизи Бордо (
странное стечение обстоятельств), — вблизи этого города, где некогда возникла ложа мартинистов, Егор Егорыч скончался.
Сидя весь день на палубе, она смотрела то на бесконечную даль
моря, то внимательно вглядывалась в
странный для нее цвет морской воды.
На правой стороне чуть не в самые рельсы ударяла синяя волна Мичигана — огромного, как
море, и пароход, шедший прямо к берегу, выплывал из-за водного горизонта, большой и
странный, точно он взбирался на водяную гору…
Уже одно то, что он видел это колыхающееся без конца
море, эти корабли, этих
странных, чужих людей…
Она была хороша и привлекала надписью: «Бегущая по волнам», напоминающей легенду,
море, корабли; и в самой этой
странной надписи было движение.
Остров спит — окутан строгой тишиною,
море тоже спит, точно умерло, — кто-то сильною рукой бросил с неба этот черный,
странной формы камень в грудь
моря и убил в ней жизнь.
Наутро город встал как громом пораженный, потому что история приняла размеры
странные и чудовищные. На Персональной улице к полудню осталось в живых только три курицы, в крайнем домике, где снимал квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось грозное слово «
мор». Фамилия Дроздовой попала в местную газету «Красный боец» в статье под заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
— Ты, Санди, или большой плут, или
странный характер, — сказал он, подавая мне папиросу, — знаешь ли ты, что я тоже люблю
море и ветер?
Перед тобой я могу обнажить
странную душу мою: ты не слабый челнок, неспособный переплыть это
море; волны и бури его тебя не испугают; ты рождена посреди этой стихии; ты не утонешь в ее бесконечности!..
Перед Вадимом было волнующееся
море голов, и он с возвышения свободно мог рассматривать каждую; тут мелькали уродливые лица, как
странные китайские тени, которые поражали слиянием скотского с человеческим, уродливые черты, которых отвратительность определить невозможно было, но при взгляде на них рождались горькие мысли; тут являлись старые головы, исчерченные морщинами, красные, хранящие столько смешанных следов страстей унизительных и благородных, что сообразить их было бы трудней, чем исчислить; и между ними кое-где сиял молодой взор, и показывались щеки, полные, раскрашенные здоровьем, как цветы между серыми камнями.
Я шёл в немом восхищении перед красотой природы этого куска земли, ласкаемого
морем. Князь вздыхал, горевал и, бросая вокруг себя печальные взгляды, пытался набивать свой пустой желудок какими-то
странными ягодами. Знакомство с их питательными свойствами не всегда сходило ему с рук благополучно, и часто он со злым юмором говорил мне...
Ведь всего в четырнадцати верстах от Балаклавы грозно возвышаются из
моря красно-коричневые острые обломки мыса Фиолент, на которых когда-то стоял храм богини, требовавшей себе человеческих жертв! Ах, какую
странную, глубокую и сладкую власть имеют над нашим воображением эти опустелые, изуродованные места, где когда-то так радостно и легко жили люди, веселые, радостные, свободные и мудрые, как звери.
Но он ошибся, говоря, что она не нужна ему. Без нее стало скучно.
Странное чувство родилось в нем после разговора с ней: смутный протест против отца, глухое недовольство им. Вчера этого не было, не было и сегодня до встречи с Мальвой… А теперь казалось, что отец мешает ему, хотя он там, далеко в
море, на этой, чуть заметной глазу, полоске песку… Потом ему казалось, что Мальва боится отца. А кабы она не боялась — совсем бы другое вышло у него с ней.
Еще 15 марта, когда мы были в верховьях Иггу, в полдень на снегу при температуре — 1,5 °C я заметил
странные живые существа, по внешнему виду очень похожие на пауков. Они двигались торопливо и каждый раз, когда я хотел поймать их, старались зарыться в снег. Второй раз я увидел эти
странные создания около Бяпали. Термометр показывал +3 °C. Они были вялыми и двигались медленно. На пути от Улема к
морю на рассвете я снова имел возможность наблюдать этих
странных насекомых.
Опять
странное оцепенение сковало девушку. Как будто, горячие, клокочущие пеной волны закачали, забаюкали ее, поднимая на своих пенящихся гребнях… Как будто где-то близко-близко запело и зарокотало
море… Или это не шум прибоя, этот плеск? Нет, то стоны раненых… стоны, доносящиеся отовсюду.
Вечером Катя одиноко сидела на скамеечке у пляжа и горящими глазами смотрела в вольную даль
моря. Крепкий лед, оковывавший ее душу, давал
странные, пугавшие ее трещины. Она вспомнила, как ее охватило страстное желание остаться там, где люди, среди бодрящей прохлады утра, собирались бороться и умирать. И она спрашивала себя: если бы она верила в их дело, отступилась ли бы она от него из-за тех злодейств, какие сегодня видела?
Чума с быстротой переносилась из одного дома в другой, и в описываемое нами время
мор был в самом разгаре. Жители столицы впали в совершенное уныние и заперлись в своих домах, сам главнокомандующий граф Салтыков, знакомый наш по Семилетней войне, бежал из Москвы в свою деревню. На опустелых, как бы покинутых жителями улицах там и сям валялись не убранные еще «мортусами» — как назывались эти
странные люди в смоляных одеждах — трупы.
Даже
странное демоническое выражение, горевшее пламенем во взоре матери, таилось, как
море, в глазах сына.
С грохотом то и дело по улицам проезжали телеги, наполненные страшным грузом — почерневшими мертвыми телами. Телеги сопровождались людьми, одетыми в
странную вощеную или смоленую одежду, с такими же остроконечными капюшонами на головах и в масках, из-под которых сверкали в большинстве случаев злобные глаза. Телеги медленно ехали по городу, направляясь к заставам, куда вывозили мертвецов — жертв уже с месяц как наступившего в Москве сильного
мора.
Помню то мучительное чувство страха и какой-то дикой покорности, когда, оставшись один, совсем один в своей комнате или на берегу
моря, я вдруг начинал испытывать
странное давление на мышцы лица, безумное и наглое требование смеха, хотя мне было не только не смешно, но даже и не весело.